Грабеж Москвы армией Наполеона

14 сентября передовые отряды армии Наполеона вошли в древнюю русскую столицу. После Бородинской битвы русская армия больше не давала столь яростного сражения. На совете в Филях было решено, оставить Москву неприятелю, хотя многие были против такого решения Кутузова. Но это был вынужденный шаг, полководец понимал, против армии Наполеона второе сражение как под Бородино выстоять не получится.

Встреча Наполеона у Москвы

Подъезжая к Москве, французский император сначала вольготно ехал в карете, а потом «Последний переход он сделал верхом, двигаясь тихо, осторожно, обшаривая кавалериею все окрестные рощи и овраги». Так написал художник Василий Васильевич Верещагин. Спустя 80 лет художник очень хорошо изучил эту историю, написал серию полотен и даже оставил собственное исследование «Наполеон I в России».

Надо отметить, что высший свет России сначала к Наполеону относился весьма благодушно. Вспомним, практически вся элита того времени лучше знало французский язык, чем русский. Недаром роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир» начинается с абзаца, написанного на французском языке. Но когда до Москвы дошла информация, как эта европейская армия грабит, насилует и убивает в России, то мнение в светских салонах резко изменилось. У многих оказались разоренными деревни, а это уже круто меняло мнение к «французскому выскочке».

Несмотря на весь патриотический настрой в России, и Бородинскую битву, французские войска с многочисленными союзниками дошли до Москвы. Если почитать мемуары Наполеона, то это была его мечта.

Сначала Бонапарт остановился на Поклонной горе, откуда до Москвы было рукой подать, всего три версты. Но напрасно он ждал, когда же ему вручат символический ключ от города. Полководец из Корсики уже привык, все европейские города, следуя древним традициям, так встречают своего победителя. Но все шло не по его плану, начиная с момента как он пересек Неман.

Взору Наполеона открывался беззащитный город, ожидание становилось все нестерпимее, а делегации все не было. А тем временем в небо начал подниматься дым, в Москве начинались пожары.

Бонапарт поехал дальше, остановился у Дорогомиловской заставы, потом еще немного подождал у Камер-Коллежского вала, но никто из москвичей не вышел встречать освободителя. Когда императору доложили, что русская армия и москвичи ушли из города, то он сначала удивился, как-то не по правилам все было. А потом огорчился, он-то представлял себе все по-другому. Пришлось без торжеств и помпы въехать в древний город.

Город его встретил неприветливо. Около трехсот горожан и отставших солдат вступили в бой на окраине. Больше никаких встречающих не было. К этому времени Москва практически полностью опустела. Только вой собак встречал европейских солдат.

Автор первого официального описания Отечественной войны Александр Михайловский-Данилевский, его сочинение вышло в свет в 1839 году, писал, что здесь оставалось 10 тысяч раненых солдат и не более 3 тысяч горожан. Во всяком случае, эту информацию ему предоставил губернатор Москвы Федор Васильевич Ростопчин.

Современники вспоминали, как русские солдаты шли через город в полном молчании, со скорбной печатью на лицах. Они тоже не могли поверить, что оставляют Москву без боя. Священники окропляли их святой водой, а воины осеняли себя крестным знамением. Люди искали душевной поддержки в столь тяжелый час.

К этому времени многие уже спешно уехали из Москвы, а те, кто все же остались провожали армию, готовясь к оккупации. Никто даже предполагать не мог, как поведут себя якобы цивилизованные солдаты из Европы.

В Москве осталось немного жителей. До начала войны здесь жило более 200 тысяч человек. Больше проживало только в Петербурге. А теперь в древнем городе оставалось от 6 тысяч до 15 тысяч горожан и 10-20 тысяч раненых солдат. В спешке не всех смогли эвакуировать.

Проезжая по безлюдным улицам Наполеон любовался городом. В письме супруге Марии-Луизе он опишет свои впечатления: «Город так же велик, как Париж. Тут 1600 колоколен и больше тысячи красивых дворцов, город снабжен всем…».

Еще один участник Фантэн дез Одоард вспоминал, что все дома были заперты. Несмотря на гремевшую музыку оркестра, никто не вышел навстречу и это вызывало у французов уныние: «Мы были в намного менее веселом настроении, чем ранее, и горевали по поводу того, что всё население, среди которого мы рассчитывали вести сладкую жизнь, исчезло…».

Сладкой жизни у наполеоновцев не случилось, их ожидало жестокое разочарование.

Кто поджег Москву

14 сентября 1812 года город начал гореть. Историки до сих пор спорят, это случилось по приказу московского губернатора Ростопчина или это была инициатива горожан. А может город начали поджигать солдаты Наполеона.

Наполеон всегда отрицал, что поджоги устроили его солдаты. Он уверял, это был приказ губернатора Москвы Ростопчина. Французский император даже окрестил его «Геростратом». Кстати, Бонапарт неплохо знал историю, но уроки не извлек.

Сам же Ростопчин несколько раз менял свои показания. Позже он написал книгу «Правда о пожаре Москвы», где полностью снял с себя всю ответственность за поджоги города.

Сохранилось его письмо Багратиону: «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог прийти в Москву». Далее граф пишет, что если город все же придется оставить, то оставшиеся будут храбро сражаться. И далее добавляет: «… а если бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазины хлеба, ибо он найдет уголь и золу».

Необходимо добавить, из города были вывезены все средства пожаротушения и пожарные команды численностью в 2100 человек. Ростопчин утверждал, это был приказ генералиссимуса Кутузова.

Главная забота у градоначальника в те напряженные дни стала эвакуация государственных ценностей. И тут у него возникла проблема, жители его обвиняли в том, что губернатор не оказывал помощь горожанам. Чтобы не накалять атмосферу, граф отказался от эвакуации собственного имущества на полмиллиона рублей. А до этого лично сжег свою усадьбу в Воронове, только оставил французам доску со словами: «Восемь лет я украшал это село, в котором наслаждался счастьем среди моей семьи. При вашем приближении обыватели в числе 1720-ти покидают жилища, а я предаю огню дом свой, чтобы он не был осквернён вашим присутствием».

Историки до сих пор спорят, кто же был главным виновником пожара, из официальных лиц никто не взял на себя эту ответственность.

Московский пожар

Москва начала гореть сразу во многих местах. А ветер и сухая погода только усилили пламя, которое жадно пожирало деревянные дома. Горели москательные лавки, то есть где торговали химическими товарами, Зарядье, Балчуг, уже огонь подобрался к Гостиному двору на Красной площади, когда солдаты Наполеона только входили в город. «Красный петух», как называли пожар в России, возникал в разных районах и быстро перекидывался все дальше.

К ночи 16 сентября огонь подступил к самым стенам древнего Кремля. Поэтому французскому императору пришлось переехать в Петровский путевой дворец, по пути туда он чуть не погиб.

Потом было установлено, что из 30 тысяч домов осталось только 5 тысяч, из 556 предприятий уцелело не более 40. Пожар бушевал до 18 сентября, сгорело много ценностей, погибли люди, в том числе раненные русские воины. Но несчастья только начинались.

Художник Верещагин со слов очевидца реконструировал московский пожар: «Замоскворечье представляло настоящее огненное море. Зрелище было поразительное, в продолжение 4 суток по ночам было так же светло, как днем. Огненные стены улиц завершались огненными же куполами…».

Наполеон приказал найти поджигателей. В итоге около сорока человек в первые же дни было расстреляно. Потом, в воспоминаниях недолгого императора, он писал, казнено за поджоги в Москве было около 400 человек. Но после освобождения Москвы только полицией было найдено около 12 тысяч трупов. Было доказано, что большинство – жертвы оккупантов.

Были ли они виновными, особо никто не разбирался, в те дни в городе и в стане французской армии воцарился полный хаос. Позже, когда настали холода, а город представлял собой сплошное пепелище, солдаты «непобедимой армии» пытались согреться, кидая в костры все что могло гореть.

Верещагин приводил воспоминания еще одного очевидца: «Вокруг огней, на мокрой соломе, прикрытой дощатыми навесами, толпились солдаты, а офицеры, покрытые грязью и закоптелые от дыма, сидели в креслах или лежали на крытых богатыми материями диванах. Они кутали ноги в меха и восточныя шали, а ели на серебряных блюдах — черную похлебку из конины, с золой и пеплом».

Исследователи однозначно считают, что московский пожар подорвал моральный дух французской армии, разложив ее дисциплину и вымотал физически.

Грабеж Москвы

Около 200 лет Москва не подвергалась набегам, она строилась, богатела, недаром одно из неофициальных названий стало – Москва купеческая. Дело доходило даже до того, что знатные женихи из Петербурга ездили в древнюю столицу, чтобы выгодно жениться, тем самым поправить свое материальное положение.

Так что наполеоновским солдатам досталась богатейшая добыча. С подобным варварским разграблением Москва не сталкивалась со времен нашествия поляков, которое было в начале XVII столетия. Армия Наполеона занимала Москву пять недель, и все эти дни шел непрерывный грабеж, ведь Москву Наполеон официально объявил трофеем.

Сначала соблюдалось некое подобие порядка. В первый день право грабить имела только Старая императорская гвардия. На следующий день – Молодая гвардия. А потом уже все остальные могли принять участие в этом беспределе. Все корпуса французской армии по очереди тщательно обыскивали московские дома.

Чтобы не быть голословным и избегнуть обвинений в предвзятости, обратимся к воспоминаниям участников этого безудержного грабежа, который можно сравнить только с набегами татаро-монгол, а позже поляков.

Анри Бейль, который позже стал всемирно известным писателем Стендалем, в письме описывал «громадную пирамиду из мебели и фортепиан». Еще он писал: «Этот город был незнаком Европе, в нем было от шестисот до восемьсот дворцов, подобных которым не было … в Париже». После наполеоновского нашествия, за шесть недель, от былого великолепия не осталось ни следа.

Главный интерес у мародерствующих вояк вызывали дорогое оружие и вино.

Сохранилось много документов и воспоминаний, где описывались бесчинства гвардейских бонапартовцев. Эти вояки не только сумели награбить за несколько дней, но даже успели организовать временные лавочки, где продавали своим же трофеи, которые удалось найти в домах москвичей.

Очень сильно досталось научным учреждениям Москвы.

16 сентября солдаты разгромили Московский университет. Выломали все двери, а ночью, когда все разграбили и разгромили, здание подожгли. Сгорели главный корпус, обсерватория и другие помещения. Погибли все научные коллекции и другие ценности, которыми гордился университет.

Досталось палатам дьяка Украинцева, где находился архив Коллегии иностранных дел, кстати, первый архив в России. Секретарь архива записал в дневнике, как бесчинствующие солдаты «имея в руках ломы и топоры, начали разбивать замки у трактатной палаты и у нижних архивных апартаментов, а разломав оные, взошед начали грабить положенное там на сохранение собственное их чиновников имение … дела и бумаги все выкинули на пол и топтали ногами».

Мародеры добрались даже до Кремля, несмотря на то, что там находился Наполеон. Впрочем, император отдавал приказы о прекращении бесчинств своей армии, но грабежи уже было не остановить.

Дошло до того, что гвардейцы, возвращаясь с награбленным добром в Кремль спокойно проходили мимо своего императора. Командир Старой гвардии маршал Франсуа-Жозеф Лефевр вспоминал, солдаты, которые должны были охранять Наполеона, до того разложились, «что не слушали часовых и караульных офицеров бранили их и били».

Офицеры гвардии перестали салютовать Наполеону при разводе караулов. Военно-полевой суд никого не пугал, а в грабежах Москвы принимали участие уже все участники военного похода на Россию.

Весть о московских богатствах молниеносно разлетелась по всем лагерям «Великой армии». Когда появились первые мародеры с мешками забитыми под завязку дорогими предметами и вещами, вином, сахаром, то остальные массово потянулись в город, в надежде тоже поживиться, поправить свое материальное положение и обеспечить свою старость. Разбегались даже патрули, которые должны были следить за порядком.

Особенно отличились немцы из государств Рейнского союза и поляки. Дошло до того, что они начали выкапывать трупы на погостах. Все это сопровождалось пьяными оргиями. Все письма Стендаля из Москвы наполнены описаниями грабежей и повального пьянства.

Прусский генерал, служивший тогда в чине капитаном Брандт Генрих вспоминал, когда новость о «трофейной Москве» донеслась до солдат, то ушли все «кухни были брошены; все, кому полагалось носить дрова, воду, солому, и даже патрули, – все ушли и не вернулись…В одном только нашем лагере и то я видел, как принесли сюда значительное количество серебряной посуды, серебра с эмалью, столового белья, дорогих материй и мехов, на которых растягивались солдаты; а затем целая масса мебели, стульев, канделябр и т.д., и все это грабители поручали переносить пойманным русским, таким же пьяным, как и они сами.

Голодовка сразу и резко сменилась крайним изобилием. Все бараки завалены были съестными припасами и напитками всякого рода: мясом свежим и соленым, копченой рыбой, вином, ромом, водкой и т д.

Вокруг всех костров варили, ели, а главное — пили чрезмерно; каждое новое прибытие награбленных предметов приветствовалось радостным «ура».

Вот еще одно свидетельство французского переводчика Делаво Анри Ипполита: «Во время московских грабежей один солдат разыскал подвал, в котором укрылось одно французское семейство. Он бросился к ним обрадованный добычей и, не желая пощадить несчастных соотечественников, стал отбивать у них все их имущество.

У жены было обручальное кольцо, она просила его на коленях оставить ей этот дорогой ей залог верности, но грабитель сурово отказал ей, грозя отрубить ей палец, если кольцо не будет немедленно ему отдано».

А вот что с содроганием вспоминал Изарн де Вильфор, французский эмигрант, московский домовладелец: «На улицах московских можно было встретить только военных, которые слонялись по тротуарам, разбивая окна, двери, погреба и магазины; все жители прятались по самым сокровенным местам и позволяли себя грабить первому нападавшему на них».

Москвичи тоже оставили воспоминания. Некий мебельщик Никита Самсонов говорил: «Истосковавшись по отдыху, французы выискивали винные магазины и погреба. Бочки с названиями известных французских сортов вмиг наполняли их лица радостью и весельем. На улицах складировали, а затем уносили бутылки бордо, мускатного, малаги, мадеры и ликера. Многие напивались и засыпали прямо в погребах, иногда рядом лежали мертвецки пьяные русские, которые хозяйничали в Москве с последних чисел августа».

Отметим, основные части армии Наполеона в большинстве стояли вне границ Москвы, поэтому среди этого воинства стали возникать разборки. И как вспоминал Изарн де Вильфор опоздавшие «приходили обыскивать нас, и можете судить, как трудно было удовлетворить явившихся последними. Этот порядок продолжался 8 дней, почти без перерыва; нельзя себе объяснить жадности этих негодяев иначе, как зная их собственное бедственное положение.

Без панталон, без башмаков, в лохмотьях — вот каковы были солдаты армии, не принадлежавшие к Императорской гвардии. Когда они возвращались в свой лагерь, переодетые в самые разнообразные одежды, их можно было узнать разве только по оружию.

Что было еще ужаснее, так это то, что офицеры, подобно солдатам, ходили из дома в дом и грабили; другие, менее бесстыдные, довольствовались грабежами в собственных квартирах».

Участие в бесчинствах принимали все, от солдат до генералов.

И в это же время французы призывали жителей вернуться в город, развешивая объявления. Крестьянам, которые будут продавать свои товары, обещали полную безопасность. Некоторые поверили этим прокламациям и польстившись на хорошую выгоду, были ограблены уже на заставах.

Между прочим, Наполеон тоже приложил руку к разграблению Москвы. Он приказал создать специальную комиссию, которая должна была собрать все, что представляло ценность. И особое внимание комиссии надо было обратить внимание на соборы Кремля. Были содраны серебряные полосы, которыми были отделаны стены. Снята восхитительная люстра из литого серебра. Конфисковали все столовое серебро из церквей. Это то немногое, что записал в своем журнале барон де ла Пейрюс.

Вообще-то император хотел вывезти все предметы, которые имели не только денежную стоимость, но и несли сакральный смысл для русских. Например, в Париж были отправлены турецкие знамена, которые русская армия захватила во время войн. Не забыли прихватить икону Божьей Матери, украшенную бриллиантами.

С колокольни Ивана Великого сняли громадный крест. Как ни старались солдаты, но все равно сломали. С креста сняли серебряные украшения, которыми он был облицован.

Солдаты, которые разместились в Москве, старались расквартироваться в лучших уцелевших особняках города. Например, корпус маршала Нея расположился в Алексеевском дворце. Кстати, дворец еще до них потихоньку ветшал и разрушался, а после их пребывания вовсе исчез. А рядом стоящая Тихвинская церковь была разграблена европейскими вояками, в храме они устроили склад провианта, а в трапезной конюшню.

Кстати, церкви меньше пострадали от бушевавшего пламени, так как многие были построены из камня. К этому времени в Москве было уже около 1600 церквей, часовен и храмов. Но их ждала другая участь, не менее печальная. По словам видевших все это, у французов появилась скверная привычка превращать соборы и храмы в конюшни. А ведь когда они только входили в Москву, то восхищались ими.

В Успенском соборе вместо паникадила хозяйственные европейские солдаты установили большие весы, где взвешивали выплавленное золото и серебро из награбленных церковных сокровищ, риз и окладов икон. Цивилизованная Франция грабила деловито и в промышленных объемах. Когда москвичи вернулись в свои дома, то этот собор власти вынуждены были опечатать, чтобы обычный народ не увидел этого вандализма просвещенных европейцев.

В других храмах и церквях было не лучше. Все драгоценности были украдены, драгоценные металлы переплавлены, драгоценные камни исчезли, столовое серебро тоже испарилось. Иконы, мягко выражаясь, испачкали, некоторые поломали. Мощи святых зачем-то изуродовали, а гробницы были заполнены нечистотами.

Когда французы уходили из первопрестольной, то большинство из церквей стояли поруганные: сожженные и разграбленные. Впрочем, ничего удивительного, после французской революции, у них церковь была отделена от государства, так что уважение к святыням исчезло, к тому же в России была другая конфессия. Добавим, в армии Наполеона было много «охотников за удачей», то есть желающих поживиться за счет войны.

К этой ужасной картине погрома Москвы необходимо добавить расправу над русскими ранеными. Об этом позже европейская сторона старательно умалчивала.

27 сентября солдаты Наполеона ворвались в Кудринский госпиталь. Снова обратимся к воспоминаниям.

Надзиратель Воспитательного дома Иван Тутмолин в письме императрице Елизавете Алексеевне, жена Александра I, писал: «Была учинена жестокая расправа над русскими ранеными, которые, по мнению французского командования, могли стать организаторами партизанских отрядов».

В госпитале было около 3 тысяч раненых воинов русской армии. Но наполеоновские солдаты, уверенные, что здесь находятся поджигатели и «партизаны» стреляли по госпиталю из пушек, в окна кидали гранаты с горючими веществами.

Смотритель Вдовьего дома Николай Федорович Мирицкий стал единственным, кто пытался противостоять этой бессмысленной жестокости европейцев. В огне погибло около 700 раненых. Немногие смогли вырваться из огненного ада. После этого раненых и пленных решили вывезти из Москвы. Сформировали несколько колонн по 1,5-2 тысячи человек, конвоирами были немецкие солдаты, которые уже отличились в грабежах и насилиях над оставшимися москвичами. Но эта обуза этим воякам была ни к чему. Например, вестфальский полковник фон Лоссберг доложил командованию, что у него нет еды для 1,5 тысяч пленных. Тогда ему приказали расстреливать на месте всех, кто не может идти. Кстати, Лоссберг позже убеждал, что не выполнял этого приказа, а просто оставлял обессиленных людей на дороге, впрочем, все равно обрекая их на гибель. Другие наполеоновские командиры были не столь щепетильны и следовали приказу – расстреливали обессилевших, а еще могли запереть в церкви и сжечь.

Жителям Москвы тоже пришлось несладко. Их грабили, женщин насиловали. Солдаты и офицеры Наполеона вели себя разнузданно. Москвичам необходимо было найти успокоение, чтобы оставшиеся жители не ушли в партизаны, временная администрация разрешила некоторым православным священникам проводить службы. Очевидец богослужения в церкви Петра и Павла на Якиманке вспоминал: «…Смотря на исхудалые и бледные лица, выражавшие совершенное истощение сил, на рубища, на то, как они с трудом передвигали ноги, выходя из своих жилищ, как из нор, из подвалов и погребных ям, им можно было уподобить восставшим из гробов, вызванным трубным гласом, в последний день страшного суда. С радостным трепетом, как божественного врачевания, они ожидали начала службы…».

Побег из Москвы непобедимой армии Наполеона

Армия Наполеона бесчинствовала в Москве всего 6 недель. Или целых 35 дней грабежей и убийств.

Надежды французского императора, что русский император Александр I заключит с ним мир и он сможет убраться к себе в Европу, не оправдались. 4 октября Бонапарт отправил к Кутузову генерала Лорестона, чтобы тот передал: «Я желаю только мира, мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена». Но эти жалобные воззвания русские проигнорировали.

И вообще, все планы парня с Корсики, родившегося в семье мелких местных аристократов, но сумевшего подчинить большинство государств Европы, в России не оправдались. Начиная с грабежа Москвы, его карьера резко пошла вниз. Может быть сказались проклятия московских священнослужителей, о которых позже вспоминали офицеры Наполеона.

С большим трудом дойдя до Москвы, войдя в город почти без труда, выходил Бонапарт с большими проблемами.

Специалисты говорят, что именно мародерство, безвластие в Москве, привело армию Наполеона к полному разложению, после чего ее боеспособность стала весьма слабой. Писатель Лев Толстой в романе «Война и мир» хорошо подметил: «…ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы… – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия…»

Находясь в ссылке на острове Святой Елены первый император Франции Наполеон скажет: «Я должен был бы умереть сразу после вступления в Москву…».

14 сентября в Москву входило около 110 тысяч дисциплинированных солдат. Утром 18 октября (или 19 числа, историки спорят), когда «непобедимая армия» убралась из Москвы, то уже лишилась 30 тысяч человек, а оставшиеся были деморализованы.

Впрочем, Бонапарт понимал могучую силу СМИ, поэтому отправил телеграмму: «Эта древняя цитадель, которая столь же древняя, как сама монархия, это первый дворец царей не существует». Как Бонапарт жестоко ошибался, он по-прежнему наделся на что-то. Дело в том, что новоявленный император хотел взорвать Москву. Вот что он писал жене 19 октября: «Я покинул Москву, приказав взорвать Кремль». В приказе было написано «… предать огню склад с водкой, казармы и публичные учреждения, кроме здания детского приюта. Предать огню дворцы Кремля. А также все ружья разбить в щепы, разместить порох под всеми башнями Кремля…».

Но благодаря горожанам и удачному стечению обстоятельств его план не был осуществлен.

После войны чиновники российского МВД дотошно посчитали, что было вывезено в обозах отступающей «непобедимой армии» Наполеона. Почти 300 килограммов золота, более 5323 килограммов серебра. Еще в обозах была церковная утварь, драгоценные камни, старинное оружие, меха. Кстати, в телегах везли двуглавых орлов, которых сняли с кремлевских башен.

19 октября остатки армии, около 100 тысяч человек вышли из Москвы одной колонной. С ними было 40 тысяч телег, доверху набитых трофеями и съестными припасами. Солдаты Наполеона надеялись спокойно вернуться в Европу. Долю Бонапарта везли в «золотом обозе». Маршалы Наполеона тоже имели свои обозы с добычей.

Почти все трофеи до Парижа не довезли. Михаил Кутузов писал, «Неприятель в бегстве своём оставляет обозы, взрывает ящики со снарядами и покидает сокровища, из храмов божьих похищенных». Награбленное бросали по дороге.

Одна из версий, что основную часть добычи налетчики бросили в Семлевское озеро. Поиски награбленного наполеоновской армией продолжаются до сих пор.