Оборона Москвы. Провал операции «Тайфун» и «Плана Барбаросса».

Оборона Москвы. Провал операции «Тайфун» и «Плана Барбаросса».

В истории не только Великой Отечественной войны, но и Второй мировой войны в целом оборона Москвы и начавшееся с нее контрнаступление Советской армии против германского вермахта занимает особое место.

Значение обороны Москвы заключается не только в том, что советский народ отстоял свой главный город после многочисленных кровопролитных сражений и больших потерь, но и в том, что нацистская Германия потерпела первое с начала мировой войны масштабное, можно сказать, сокрушительное поражение.

Стратегический план агрессии, известный под названием «План Барбаросса» оказался несостоятельным. План быстротечной, молниеносной войны, составленный в германском генеральном штабе, не был реализован, потому что Советский Союз, сосредоточив свои силы, противопоставил агрессору несокрушимую волю к сопротивлению агрессору.

Отечественная и зарубежная историография знает сотни и тысячи публикаций, в которых подвергнуты анализу разные аспекты этого события. В Советском Союзе, а теперь и в России история Великой Отечественной войны, включая начальный этап войны и сражения за Москву, исследована весьма основательно и получила отражение в многотомных исследованиях .

Читайте также:  Защитница Москвы

Особо следует отметить исследования отечественных военных историков, которые тщательно изучили не только отечественные документы, карты и мемуары, но и германские трофейные документы и публикации .

В итоге изучения архивных источников, не только отечественных, но и германских свидетельств и документов историк М.Ю. Мягков опубликовал в 2005 г. обобщающее исследование под названием «Вермахт у ворот Москвы». Монография представляет собой наиболее полный на данный момент анализ исторического события. Автору удалось уточнить и конкретизировать многие факты военной истории, а главное  — выявить политические причины поражения германского вермахта.

Может показаться, что тема изучена и исчерпана. Однако и спустя десятилетия после события тема остается актуальной в силу того, что не прекращаются попытки разных политических сил в разных странах исказить картину хода и исхода второй мировой войны, а главное извратить причины победы Советской армии.

Основными отечественными источниками по истории сражений за Москву, естественно, служат документы и воспоминания советских полководцев, прежде всего Г.К. Жукова, И.С. Конева, К. Рокоссовского и других.

Читайте также:  Первый мед: история Сеченовского университета

Серьезным источником информации по истории событий на советско-германском фронте остаются дневники и документы германских военачальников, прежде всего Франца Гальдера, Фёдора фон Бока, Карла Рудольфа фон Рундштедт и других.

В данной статье стоит задача показать, как в историографии с течением времени предпринимаются попытки смещением акцентов изменить реальную картину битвы за Москву, подменить действительные причины поражения вермахта под Москвой субъективными суждениями о погодных условиях таких, как непроходимая осенняя слякоть , а затем «преждевременная» зима, «генерал Мороз» аж в 36 градусов.

После войны и смерти Гитлера и военные, и историки всю вину за готовку и развязывание войны попытались переложить на фюрера, особенно вину за… поражение в войне. Особенно усердно клеймили фюрера генералы, которые в свое время не присоединились к заговору против него и остались живы.

Германские генералы потерпели поражение в мировой войне, однако, как отметил не без иронии Уинстон Черчилль, они взяли реванш в мемуарах. Теперь и в перестроившейся России они нашли издателей и читателей. Их сочинения в переводе на русский язык выходили в России большими тиражами. Общее количество мемуаров и сочинений нацистских деятелей, увидевших свет в России спустя более полувека, достигает 200 наименований.

Важной задачей историков старшего поколения сохранить и передать новому поколения соотечественников верное представление о Великой Отечественной войне, чтобы избежать повторения трагедии.

Научная проблематика исследования истории обороны Москвы имеет ряд аспектов: от изучения хода и исхода военных действий до международных политических последствий первого крупного поражения германского вермахта.

Разумеется, предметом изучения исторического события и его последствий являются и социально-экономические факторы, определившие ход и исход не только сражения за Москву, но и всей Второй мировой войны. Для систематизации знания фактов и их взаимосвязи для историков имеет значение условная периодизация исторических событий.

Для определения места и значения сражения за Москву на первом этапе Великой Отечественной войны важно определить временные рамки сражения за Москву.

Одни исследователи считают, что битва за Москву началась с момента нападения германского вермахта на нашу страну, поскольку стратегические планы Германии предусматривали захват Москвы, Ленинграда, Киева и продвижение до линии Архангельск  — Астрахань.

Другие склонны считать началом сражения за Москву введение в действие германского плана «Тайфун».

Имеются разночтения в определении завершения этапа сражения за Москву: ржевско-вяземская операция (2–31 марта 1942 г.) или 20 апреля 1942 года.

Полагается, что наиболее точно определил рамки Московского сражения маршал Г.К. Жуков, один из главных руководителей обороны Москвы. Это две даты: 30 сентября 1941 г. и 20 апреля 1942 г. Первая дата — это начало германского наступления с целью захвата Москвы, Вторая дата — завершение ржевско-вяземской операции (8 января — 20 апреля 1942 г.).

Наступление с целью захвата Москвы германское командование начало готовить сразу после первых успешных действий в приграничных районах СССР, не останавливаясь, несмотря на существенные потери в живой силе. Генштаб спокойно констатировал, что за первую неделю войны на восточном фронте, с 22 июня по 30 июня 1941 года, потери вермахта составили 41087 человек, в том числе 524 офицера и 8362 унтер — офицера. Генштабисты хладнокровно отметили, что это относительно немного, если иметь в виду контингент в 2,5 миллиона человек на восточном фронте. Однако это было больше, чем потери на западном фронте за то же время.

Конечно, расчет строился на плане быстротечной, молниеносной войны, не долговременной войны.

«Отход противника перед фронтом группы армий «Юг» происходит наверняка не по инициативе русского командования, а в результате того, что в ходе продолжительных упорных боев силы противника оказались перемолотыми и большая часть его соединений разбита»,  — записал Ф. Гальдер. Он полагал, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии на фронте Западной Двины и Днепра выполнена. Ссылаясь на показания одного пленного командира корпуса, начальник генштаба полагал, что за Днепром смогут сопротивляться лишь разрозненные группы русских. Общий вывод генерала был таков: «Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Начальник генштаба явно мыслил масштабами войны против Польши, Франции и Дании.

«План Барбаросса», точнее директива № 21 верховного командования, предусматривала быстрое продвижение трех группировок войск на направлениях «Юг», «Центр», «Север». Стратегическая цель была обозначена четко: достижение за несколько недель линии Архангельск—Астрахань.

Директива ставила перед группировкой армий «Центр» как важнейшую задачу  — быстрое продвижение к Москве: «Захват этого города означает как в политическом, так и в экономическом отношениях решающий успех, не говоря уже о том, что русские лишатся важнейшего железнодорожного узла».

Нацистское командование рассчитывало за несколько недель дойти до Москвы, разгромив основные силы Красной армии на театре военных действий на территории до Днепра и Западной Двины. Начальник штаба сухопутных войск Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «Фюрер считает, что в случае достижения Смоленска в середине июля, пехотные соединения смогут занять Москву только в августе».

Однако на деле в августе удалось лишь начать переброску войск на центральное направление с целью захватить Смоленск и до зимних холодов захватить столицу Советского Союза.

По сведениям военных исследователей, к октябрю 1941 года соотношение сил на советско-германском фронте сложилось в пользу агрессора: общая численность сухопутных сил вермахта на восточном фронте достигала 4 млн 300 тыс. человек против 3 млн 245 тыс. человек в действующей Советской армии. Вермахт имел на фронте 2270 танков против 2715 (в том числе средних и тяжелых танков было всего 726) артиллерийских орудий более 43 тысяч против 20,6 тыс., более 3000 самолетов против 1460 с советской стороны.

Следует иметь в виду, что значительное количество техники Советская армия потеряла в ходе вынужденного отступления. Дневники Франца Гальдера, несмотря на определенную субъективность суждений представляют собой достоверный источник информации о соотношении сил и о событиях на фронте.

Историки полагают, что вопреки предвзятому мнению в зарубежной и отечественной историографии следует признать, что Советская армия оказала упорное сопротивление агрессору и нанесла ему уже в первые месяцы войны существенный урон. Об этом свидетельствуют данные германской стороны. За 5 месяцев (до середины ноября) войны на советско-германском фронте вермахт потерял уже 16 920 офицеров ранеными и 6360 убитыми. Общие потери унтер-офицеров и рядовых достигло 68579218.

Таким образом, к решающему сражению под Москвой германская армия пришла существенно ослабленной. Правда, и Красная армия понесла огромные потери, особенно ощутима была потеря кадрового состава вооруженных сил.

Однако советское командование за время оборонительных боев и вынужденного отступления непрерывно пополняло действующую армию людскими резервами. Здесь уместно отметить, что партия и правительство страны выполнили гигантскую работу по мобилизации резервов и ресурсов под лозунгом: «Всё для фронта!» В литературе некоторые авторы применяют понятие «перманентная мобилизация».

Без планомерной работы по подготовке к оборонительной войне было бы немыслимо отмобилизовать миллионные массы воинов, которых надо было одеть, обуть, регулярно кормить и обеспечить оружием, не говоря уж о технике и вооружениях.

Публицистам, которые с легкостью необыкновенной рассуждают о стратегии, следовало бы помнить о таких обыденных факторах, как снабжение сражающейся против агрессора армии.

труженники тыла

Самоотверженный труд соотечественников в тылу был, несомненно, одним из важных факторов обороны страны. На Германию в  это время работала индустрия десятка союзных с ней и оккупированных стран Европы. У России имелся в  этот момент надежный союзник — Монгольская народная республика, которая поставляла не только мясо, но и овчинные полушубки, лошадей для кавалерии и артиллерии.

Участник Великой Отечественной войны, академик С.Л. Тихвинский, выступая на конференции круглого стола в Дипломатической академии в связи с 65-летием Московской битвы, вспоминал о пребывании монгольской правительственной делегации в нашей стране и даже на линии фронта в дни московского сражения. Делегация была принята Г.К. Жуковым в Перхушково, где находился штаб Западного фронта.

Серьезным фактором обороны Москвы с первых недель войны стало партизанское движение на оккупированных территориях, прежде всего в Белоруссии и Украине. Действия партизан Белоруссии на коммуникациях, особенно на железных дорогах, служили важным фактором обороны Москвы.

Масштабы партизанского движения в Подмосковье не были велики: более 40 отрядов общей численностью до 2000 человек. Однако к  этому времени эффективно действовали отряды в Смоленской области, в Витебской области Белоруссии, на линиях коммуникаций в оккупированных западных районах страны.

В дневнике начальника генштаба 5 сентября записано в связи с совещанием у фюрера: «Ленинград. Цель достигнута. Отныне район Ленинграда будет «второстепенным театром военных действий». Кавычки в тексте, видимо, означают, что это выражение принадлежит самому фюреру. Далее следует стратегическое соображение: «Исключительно важно значение Шлиссельбурга. Для полного окружения Ленинграда по внешнему кольцу (до Невы) потребуется 6–7 дивизий. Сильные пехотные части сосредоточить по возможности за Невой. Окружение с востока, соединение с финнами».

Таким образом, если на северном направлении цель достигнута, то центр тяжести может быть перемещен на центральное направление. Следующий пункт стратегического плана  — «Наступление на войска Тимошенко». Задача: «окружить и уничтожить»

На следующий день генштаб определяет соотношение сил ВВС, своих и (по разведданным) советских: на центральном направлении соотношение: 457 единиц против 549, при явном преимуществе германских сил в бомбардировщиках, советских — в истребителях .

Еще 6-го сентября германское командование издало директиву о наступлении на Москву через Брянск и Смоленск. Командование группы армий «Центр» подготовило к 16 сентября директиву о проведении наступательной операции под претенциозным названием «Тайфун», которая должна начаться не позже первых чисел октября.

План предусматривал прорыв обороны противника по обе стороны дороги Рославль—Москва. Задачи армий и соединений в приказе расписаны весьма обстоятельно. В конце сентября вермахт захватил Киев. Фельдмаршал Ф. фон Бок вместе с фельдмаршалами В. фон Брухичем и А. Кессельрингом убедили Гитлера развернуть наступление на Москву, чтобы взять ее еще до зимних холодов.

Утром 30 сентября Ф.фон Бок отдал приказ начать наступление на двух направлениях: на Брянск и на Вязьму. Ставка делалась на быстрое продвижение танковых армий и окружение крупных группировок советских войск.

Западные историки склонны считать операции по окружению под руководством Ф.фон Бока самыми хорошо продуманными операциями «за всю военную историю». Перед развертыванием наступления на Москву германское командование перебросило 10 дивизий с других направлений, а также из резерва. Ударные силы (три полевые армии плюс три танковые группы) имели более 14 тысяч орудий, 1700 танков, поддержку примерно 1400 самолетов.

В целом ударные силы группировки «Центр» составляли, по оптимальным оценкам, 75 дивизий численностью до 1 млн. 800 тысяч человек. Командующий группой армий «Центр» Фёдор фон Бок вел ежедневные записи относительно положения на центральном направлении. В первой декаде сентября он зафиксировал такое соотношение германских дивизий на трех основных направлениях восточного фронта: «Юг» — Рундштедт 77 дивизий против 47 советских дивизий, «Север» — Лееб 31 дивизия против 25 советских, «Центр»  — Бок 55 германских дивизий против 86 советских дивизий. Численность и состояние советских дивизий следовало бы уточнить.

Советское командование подтягивало силы для обороны Москвы с других фронтов, не оголяя, однако, фланги. Но основная ставка делалась на переброску свежих сил, формируемых в тылу с задачей ведения боевых действий в зимних условиях.

2 октября, за два дня до намеченного общего наступления, 3-я танковая группа под командованием генерала Гота наносит удар по 18 и 30 армиям на стыке Западного и Брянского фронтов и прорывает фронт. Войска Гудериана пошли на г. Орел и 3 октября вошли в город. «Брянский фронт оказался рассеченным»,  — отметил Г.К. Жуков. 6 октября 17-я танковая дивизия вошла в г. Брянск. На следующий день силы 4-й танковой армии захватили Вязьму.

По данным верховного командования вермахта, имеющимся в Центральном архиве министерства обороны России и введенным в научный оборот молодым исследователем Н.Пархитько, за три недели в октябре 1941 года на московском направлении попали в плен более 660 тысяч солдат и офицеров Красной армии, а общие потери достигли миллиона человек.

Агрессор захватил у окруженных в районе Брянска и Вязьмы советских войск почти 1250 танков, более 5 тысяч орудий. Почти одновременно 4-я танковая группа под командованием генерала Гепнера наносит удар в полосе обороны 43-й армии, а затем по войскам 33-й армии Резервного фронта. Тем временем, 2-я танковая армия вклинилась на 120 километров в полосе обороны Брянского фронта. Бои шли и к северо-востоку от Орла.

Генерал Гудериан вспоминал о действиях русских: «В бой было брошено большое количество русских танков Т-34, причинивших большие потери нашим танкам. Превосходство материальной части наших (немецких) танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех».

В сложившейся ситуации Гудериан не смог взять Тулу. К этому следует добавить, что еще в середине июля впервые получили эффективное боевое применение ракетные установки, получившие в войсках название «Катюша».

Маршал Тимошенко сообщил об этом историческом эпизоде  — огневом ударе батареи капитана И.А. Флерова лично И.В. Сталину: «20 армия т. Курочкина, сдерживая атаки до 7 дивизий противника, нанесла поражение двум немецким дивизиям, особенно вновь прибывшей на фронт 5-й пехотной дивизии, наступавшей на Рудня и к востоку. Особенно эффективное и успешное действие в разгроме 5-й пехотной дивизии оказала батарея РС, которая тремя залпами по сосредоточенному в Рудне противнику нанесла ему такие потери, что он целый день вывозил раненых и подбирал убитых, остановив наступление на целый день». Правда, до массированного применения этого эффективного вооружения потребовалось еще довольно много времени. Очевидно, были введены в действие экспериментальные образцы.

В октябре агрессор по плану под кодовым названием «Тайфун» создал непосредственную угрозу Москве. Германское командование сосредоточило на направлении «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока войска численностью 1,8 млн человек. В общей сложности они составляли 57 дивизий. Командование сухопутных сил группы армий дает 12 октября указание о «порядке захвата Москвы и обращении с ее населением». Документ начинался словами: «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником».

Фюрер опасался, что коварные большевики заминируют город, что возможна эпидемия. Поэтому в отношении Москвы гитлеровский план предусматривал окружение и блокаду города, затопление города и уничтожение жителей. Для этого «следует как можно скорее отрезать город от коммуникаций, связывающих его с внешним миром».

«Наступление немецких войск по плану операции под кодовым названием «Тайфун» началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта на участке Жуковка—Шостка»,  — записал маршал Г.К. Жуков.

Верховный главнокомандующий И.В. Сталин реагировал немедленно на изменение стратегической ситуации. По указанию Ставки создан 1-й гвардейский корпус под командованием Д.Д. Лелюшенко с целью задержать наступление немцев и обеспечить отвод войск Брянского фронта. Однако 3 октября немецкие танки вошли в г. Орел, глубоко вклинившись в территорию нашей страны.

По свидетельству лиц из ближайшего окружения верховного главнокомандующего, этот факт сильно взволновал И.В. Сталина. По телефону он гневно отчитал И.С. Конева. Он приказывает докладывать об обстановке каждые два часа, а если надо, то чаще… В одном из телефонных разговоров прозвучала фраза: «Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!»

Всё внимание Кремля  — Западному фронту. 5 октября И.В. Сталин по прямому проводу вызывает командующего Ленинградским фронтом Г.К. Жукова в Москву, «чтобы посоветоваться». Из-за некоторых обстоятельств в районе Петергофа Г.К. Жуков не мог вылететь в Москву на следующий день и с разрешения И.В.Сталина отложил вылет в Москву на один день.

Вечером 6 октября И.В.Сталин вновь позвонил Г.К. Жукову, чтобы спросить: «Что нового в действиях противника?» Ответ Г.К Жукова точно отразил изменение обстановки: «Немцы ослабили натиск. По данным пленных, их войска в сентябрьских боях понесли тяжелые потери и переходят под Ленинградом к обороне. Сейчас противник ведет артиллерийский огонь по городу и бомбит его с воздуха. Нашей авиационной разведкой установлено большое движение моторизованных и танковых колонн противника из района Ленинграда на юг. Видимо, их перебрасывают на московское направление».

По прибытии в Москву Г.К. Жуков был тотчас принят И.В. Сталиным на его квартире. «И.В. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо», — отметил генерал армии. Указав на топографической карте на район Вязьмы, он сказал: «Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка».

Верховный Главнокомандующий поручил Г.К. Жукову отправиться в штаб Западного фронта, чтобы разобраться в обстановке и позвонить оттуда «в любое время». После короткого разговора с начальником генштаба Б.М. Шапошниковым генерал на автомобиле отправился на фронт.

Поздно ночью он прибыл на место назначения, где застал штаб фронта за работой в полном составе: И.С. Конев, В.Д. Соколовский, Н.А. Булганин и другие.

10 октября по полудни И.В. Сталин по телефону сообщил Г.К. Жукову, что решил освободить И.С. Конева от командования Западным фронтом, отдав под суд за катастрофу. За Конева вступился Жуков. Тотчас был отдан приказ о назначении Г.К.  Жукова командующим Западным фронтом, а И.С. Конева его заместителем.

Одновременно Резервный фронт был объединен с Западным фронтом, штаб которого переместился в Алабино, а военный совет фронта в Можайск. На Можайскую линию обороны стали перемещать войска из резерва и с других фронтов. К середине октября были подтянуты 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, до 40 артиллерийских полков, общей численностью личного состава около 90 тысяч человек. Но этого было не достаточно для создания сплошной линии обороны.

На подступах к Москве германскому вторжению противостояли армии Западного фронта под командованием генерал-полковника И.С. Конева, Брянского фронта во главе с генерал-полковником А.И. Еременко, войска резервной оперативной группы А.Н. Ермакова, а также Резервного фронта во главе с маршалом С.М. Буденным.

Общая протяженность трех фронтов составляла примерно 800 километров, а общая численность войск — 1 млн 250 тысяч человек. Преимущество в соотношении сил в тот момент было на стороне противника примерно в полтора–два раза.

В октябре 1941 года Москва оказалась в критическом положении. Германские войска продвинулись к западу и северу от Москвы до деревни Крюково, (41 километр Ленинградского шоссе), до г. Калинина (Твери) и до Дмитрова, до канала к р. Москве, на юго-востоке до Подольска, на юго-западе до Наро-Фоминска.

Ближе всего к городу оказались отдельные подразделения вермахта в районе Фили. Немецкие офицеры бахвалились тем, что они в бинокль видели Красную площадь. Нацисты планировали парад своих войск у стен Кремля. Однако из-за осенней распутицы дальнейшее германское наступление оказалось проблематичным.

Германское командование, а вслед за ним и западные историки ссылаются на то, что немецкая техника сначала увязла в грязи, а потом отказала из-за мороза. Подвоз боеприпасов и продовольствия, очевидно, был затруднен из-за нарушений и разрушений на транспортных коммуникациях: на дорогах застряли до 2000 транспортных средств.

Западные авторы приводят примеры, когда 16 лошадей не могли вытащить из трясины гаубицу или когда артиллерия не имела смазки для подвижных частей орудий. Ощутимой стала нехватка горючего для самолетов и т.п.

Сэмюел Митчем в книге, выпущенной на английском языке в 1990 году, написал: «Бок, находившийся тогда примерно в 70 милях от Москвы, был вынужден 30 октября приостановить наступление и дожидаться морозов, пока почва не промерзнет настолько, чтобы можно было подвезти продовольствие и боеприпасы».

И.В.Сталин, взвешивая факторы войны и делая ставку на сибирские дивизии, учитывал и климатический фактор, скорее как позитивный для обороны фактор. Так в беседе с польским генералом Андерсом, явно желая склонить его к союзническому взаимодействию в трудный момент, как бы вскользь упомянул привычную для восточных славян зимнюю погоду.

В тот момент нацистские стратеги обратились к своему фюреру с предложением приостановить продвижение в глубь территории Советского Союза: «Лееб и Рундштедт настаивали на том, чтобы отменить наступление, и Гитлер, судя по всему, склонялся к тому же мнению, не разделяя планов Бока. Последний, при поддержке Браухича и Гальдера, настаивал на том, чтобы возобновить наступление. Под их давлением Гитлер был вынужден отдать приказ о финальном наступлении, назначив его на 15 ноября».

Критическим днем для москвичей было 16 октября, когда эвакуация мирных жителей не только по железной дороге, но и по шоссе стала очевидной. Из Москвы в Куйбышев (Самару) выехали правительственные учреждения. Изустная легенда повествует, что на Казанский вокзал выехал и лично И.В. Сталин. Он якобы долго ходил по перрону, выкуривая одну за другой папиросы. Все ожидали команды к отправлению эшелона, пока вождь не ушел с платформы и вернулся в Кремль, чтобы оставаться там до полной победы над врагом.

Однако в каждой легенде есть доля правды. А она состоит в том, что И.В. Сталин в течение всей войны оставался в Москве или в пригороде «на даче» в Филях.

В ноябре 1941 года на Западном фронте нарастала напряженность. В этой тревожной обстановке большое политическое значение имело проведение вечером 6 ноября торжественного заседания с участием И.В. Сталина на станции метрополитена «Маяковская». Уезжая после собрания, И.Сталин пригласил некоторых участников заседания прийти утром рано на Красную площадь, чтобы приветствовать участников военного парада.

Проведение парада уходящих на фронт войск на Красной площади в Москве имело огромное значение для укрепления морального духа фронтовиков. Газета «Правда», вышедшая на следующий день с фотографиями и текстом речи И.В. Сталина, стала действительно историческим документом. Попытки отбросить противника или хотя бы прорваться из окружения не приводили к решающему успеху. Более того, противнику удалось закрепиться на флангах к востоку и западу от столицы, заняв Клин и подойдя к каналу у Яхромы.

1 декабря немецкие войска неожиданно прорвались в центре фронта и направились к Кубинке, а танковые части противника пошли на Голицыно. В итоге этой операции противник оставил на поле боя 10 тысяч трупов и 50 подбитых танков. «Это была последняя попытка немецких войск прорваться к столице.

В первых числах декабря по характеру действий и силе ударов всех группировок немецких войск чувствовалось, что противник выдыхается и для ведения наступательных действий уже не имеет ни сил, ни средств». Потери немецких войск за 20 дней в конце ноября превысили 150 тысяч человек и около 800 танков.

Еще в начале ноября Главнокомандующий дал указание Г.К.  Жукову начать подготовку контрудара по германским войскам, обложившим город полукругом от г. Калинина до подступов к г. Тула.

10 ноября И. Сталин вызвал Г.К.  Жукова вместе с командиром корпуса генералом И.А. Беловым в Кремль, где встретил их в подземном помещении. Выслушав доклад генерала армии, И. Сталин выразил свое одобрение и обещал подкрепление кавалерийским корпусом и танковой дивизией.

Тем временем германское командование готовилось к решающему сражению с целью захвата Москвы до наступления настоящей зимы. В середине ноября в штаб группы армий «Центр» в г. Орша прибыл начальник генерального штаба Ф. Гальдер. Туда же были вызваны начальники штабов группировок «Север» и «Юг», которые довольно сдержанно доложили, что без пополнения сил на их направлениях дальнейшее продвижение невозможно.

Генерал Ф. Гальдер, имевший в папке одобренную в Берлине директиву, предоставил слово начальнику штаба группы армий «Центр» генералу Грейфенбергу, который бодро заявил: «Фельдмаршал Бок считает, что в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву. Опасность, что мы этого не сможем сделать, должна быть принята во внимание, но будет еще хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в пятидесяти километрах от манящей цели».

В итоге этого совещания германским генералам стало ясно, что поставлена цель  — взять Москву, что стратегическая цель  — продвижение до линии Вологда – Горький – Саратов – Сталинград –Майкоп, если не отменяется, то отодвигается. После совещания Ф. Гальдер ознакомил командующего группой армий «Центр» Ф. Бока с приказом фюрера, согласно которому танковая армия Гудериана захватывает г. Тулу и наносит удар на юго-востоке от Москвы в направлении на Коломну с целью двигаться на г. Горький (Нижний Новгород). Одновременно армия Штрауса и группа Рейнхардта развертывают наступление на северо-западе: от Торжка и Калинина в восточном направлении с целью перерезать канал Москва — Волга и нанести удар по Москве с северо-востока.

В центре Западного фронта фронтальное наступление должна была развернуть 4-я армия под командованием Клюге и танковая армия под командованием Гепнера. Дату перехода в наступление должен был определить сам Ф. Бок. Таким образом, германский план захвата Москвы имел вполне определенные очертания.

Однако план Г.К. Жукова был не менее конкретен, но более реалистичен. Он строился на верной оценке сил противника (противник «выдохся») и на расчете Ставки подтянуть к обороне Москвы «сибирские» дивизии.

Риск от переброски дальневосточных дивизий на запад был, конечно, велик, но смертельная опасность, нависшая не только над столицей, но и над страной, была неизмеримо большей.

Определенное значение имело для принятия решения и сообщение из Токио легендарного разведчика Рихарда Зорге относительно стратегических намерений японского правительства. В критический для Советского государства момент Япония предпочла воздержаться от нападения на Россию и таким образом от поддержки своего идеологического союзника в Европе. Очевидно, японские стратеги лучше знали, что такое русская зима.

В отечественной публицистике в последние годы еще встречается утверждение, что контрнаступление советских войск произошло чуть ли не спонтанно без тщательной подготовки. Такое утверждение не имеет никаких оснований. В серьезных научных исследованиях показано на основе изучения всей совокупности документов того времени, что контрнаступление под Москвой было подготовлено как концентрацией стратегических резервов, людской силы и техники, так и разработкой реального плана боевых действий.

Задача была поставлена Ставкой перед командованием Западного фронта — переход от обороны к контрнаступлению еще в начале ноября. Г.К.  Жуков, естественно, ставил вопрос о дополнительных подкреплениях. Так 29 ноября он попросил передать в состав Западного фронта 1-ю ударную армию, подчиненную непосредственно Ставке, а также 10-ю армию, расположенную под Рязанью. И. Сталин ответил, что должен посоветоваться с генштабом. Уже вечером того дня Г.К.  Жуков был вызван к телефону. Генштаб сообщил, что в распоряжение командующего Западным фронтом передаются запрошенные соединения и, кроме того, соединения Московской зоны обороны, объединенные в 20-ю армию.

Начальник генштаба Б. Шапошников сказал в заключение разговора: «Верховный просил вас прислать план операции по разгрому немецких войск под Москвой». На другой день так называемая план-карта с пояснительной запиской поступила в генеральный штаб. И.В. Сталин написал в верхнем правом углу документа: Согласен. Там же поставлена дата: 1 декабря.

План Г. Жукова наметил следующие действия:

  • Удар в направлении г. Клин и Солнечногорск и в истринском направлении с целью разгрома основной группировки противника на правом фланге.
  • Удар по пунктам Узловая и Богородицк во фланг и тыл группы Гудериана с целью разгрома противника на левом крыле.
  • В центре фронта намечено наступление армий, однако, с ограниченными задачами.
контрнаступление советской армии под москвой

Первый удар был нанесен противнику 5 декабря на Калининском фронте, которым командовал И.С. Конев. На следующий день после мощной артиллерийской и авиационной подготовки начали боевые действия войска Западного фронта, затем начала наступление ударная армия Юго-Западного фронта.

Ценным источником информации о том, как оценивало обстановку германское командование, является «Дневник» Ф. Бока, командующего группой армий «Центр». Еще 2 декабря он записал: «2-я армия (Гудериан) перешла в наступление и на первом этапе добивается внушительных успехов. Наступающие войска довольно слабы, ради наступления пришлось довольствоваться слабыми силами как восточного, так и северного флангов.

Одна из дивизий 20-го корпуса 4-й армии (Клюге) сумела глубоко вклиниться в оборону врага южнее автострады, однако, не сможет там удержаться — во время своего наступления тыловые части упомянутой дивизии были окружены неприятелем и вызволить их удастся не раньше завтрашнего утра».

На следующий день Клюге ставит в известность командующего, что отдал приказ отвести наступающие части у Троицкого. В тот же день в дневнике появляется лаконичная запись: «У южного крыла 3-й танковой группы (генерал-полковник Георг Ганс Рейнгард) под Дмитровом и Яхромой неприятель, подтянув подкрепление, переходит в наступление».

Командующий 4-й танковой группы Гепнер настойчиво просит поддержки.

В записях Фёдора фон Бока появляется мотив: войска не могут наступать. А после 6-го декабря появляется понятие кризис. 7 декабря Ф. Бок доложил командующему германскими войсками Браухичу, что русские развернули наступление на нескольких участках фронта: против танковой группы Гудериана под Тулой, против группы Рейнгарда у Клина и против армии Штрауса в районе Калинина.

Самое главное в донесении Бока, что он не в состоянии сдержать крупное наступление советских войск. Бок просит разрешения Берлина перейти к обороне. Однако Гитлер отдает распоряжения непосредственно командующим группами армий: держаться на занятых рубежах. Начальник генерального штаба, находясь в Берлине, конечно, хорошо представлял себе масштабы предстоявшей катастрофы.

7 декабря он написал в своем дневнике: «События этого дня опять ужасающи и постыдны. Главком превратился в простого письмоносца. Фюрер, не замечая его, сам носится с командующими группами армий. Самым ужасным является то, что ОКВ не понимает состояния наших войск и занимается латанием дыр, вместо того, чтобы принимать стратегические решения. Одним из решений такого рода должен быть приказ на отход войск группы армий «Центр» на рубеж Руза, Осташков».

Однако по настоянию Браухича и Гальдера 8 декабря Гитлер разрешил издать директиву под номером 39 о переходе к обороне на всем восточном фронте. «Директива ОКВ № 39» в первом абзаце введения сообщает командующим группами армий на восточном фронте версию перехода к обороне: «Преждевременное наступление холодной зимы на восточном фронте и возникшие в связи с этим затруднения в подвозе снабжения вынуждают немедленно прекратить все крупные наступательные операции и перейти к обороне».

В этом документе впервые появилась ссылка на «преждевременное наступление холодной зимы» как на причину прекращения наступления и перехода к обороне. Здесь берет начало миф о «генерале Мороз», используемый до сих пор фальсификаторами истории.

Что касается «холодной зимы» на восточном фронте в начале декабря, то, очевидно, версия возникла в штабе фельдмаршала Ф. Бока, а затем в Берлине. Запись Ф. Бока от 4 декабря завершается лапидарно кратко фразой: «Жестокий мороз».

Находясь в Берлине, генерал Гальдер записал в своем дневнике 5 декабря: «Мороз 36 градусов ниже нуля. Намеченное наступление 3-й и 4-й танковых групп должно бы быть отменено. Противник прорвал наш фронт восточнее Калинина».

В Дневнике Ф. Бока запись 6 декабря имеет явно оправдательный смысл: «Поскольку из-за исключительно низкой температуры — минус 38 градусов  — танковые двигатели повсеместно отказывают, приходится оставлять часть машин и орудий».

Правда, днем позже немецкий генерал признает, что русские танки при такой же температуре заводятся. Чуть позже германские генералы, увидев в бою советские танки Т-34, вынуждены будут признать превосходство этой модели. Однако в битве под Москвой таких новых танков много не было.

Ни одна метеостанция Москвы и Подмосковья не зафиксировала такого мороза в те дни и позже. Максимум, отмеченный станцией под Наро-Фоминском («полюсом холода» в Подмосковье), в ночное время не превышал 28 градусов. Кроме того, следует учитывать, что мороз действует на всю живую силу и на технику не выборочно, а одинаково.

Ветераны войны — участники обороны Москвы, да и ополченцы вспоминают, что они находились в окопах и землянках, сменяя друг друга, круглые сутки в течение нескольких недель. Правда, спасали овчинные полушубки и шапки-ушанки, да валенки. А это уже вопрос, относящийся к сфере предусмотрительности командования.

Главным фактором разгрома германской армии под Москвой была, конечно, боеспособность Красной армии и эффективные действия командования. Об этом свидетельствуют документы и германской стороны, в том числе такие краткие как запись Ф. Гальдера, сделанная 5 декабря: «Гудериан решился на отвод войск от Тулы». Очевидна причина такой решимости танкового барона: нет сил удержать позиции под напором русских.

В «Дневнике» Ф. Гальдера сделаны и такие записи: 5 декабря: «Фон Бок сообщает: Силы иссякли. 4-я танковая группа завтра уже не сможет наступать». 6 декабря: «По шоссе Дмитров – Москва  — сильное движение. Продолжается эвакуация из Москвы». 7 декабря: «Группа армий «Центр». Отвод 10-й моторизованной армии у Михайлова (армия Гудериана) по всей вероятности будет иметь очень неприятные последствия».

Все верно. Однако еще не видно осознания того, что это начало конца быстротечной, молниеносной войны. Начальник штаба спокойно фиксирует факт: «Противник совершил прорыв с севера на Клин. В районе восточнее Калинина противник также на ряде участков вклинился в наш фронт, но эти вклинения нам удалось локализовать». Все идет по плану Жукова, хотя и не так быстро, как хотелось бы советскому командованию.

Первым из германских генералов задумался над причинами «кризиса», естественно, командующий группой армий «Центр» Фёдор фон Бок. Фельдмаршал в своем Дневнике под 7 декабря выделил текст под названием: «Причины тяжелого кризиса». В своем дневнике он записал 7 декабря: «Тяжелый день. Правый фланг 3-й танковой группы ночью начал отвод своих сил. Весьма досаждают прорывы противника на северном фланге танковой группы. На правом фланге 9-й армии враг сумел существенно расширить зону прорыва». Что касается причин кризиса, то фельдмаршал видел их прежде всего в «осенней распутице», а также в «хаосе на железных дорогах». Лишь на 3-е место ставил силу сопротивления советских войск: «Недооценка боеспособности неприятеля и его материальных и людских резервов». Эта причина относилась, естественно, к компетенции верховного командования, которое не дало вовремя подкрепления.

Германский стратег ссылался не только на эффективность действий русских по разрушению коммуникаций и построек на оставляемых территориях (протяженность коммуникаций превышает 1500 километров), но и на умелое маневрирование советского командования на этом огромном пространстве: «За поразительно короткий срок русские сумели поставить на ноги свои разгромленные дивизии, перебросить на угрожаемые участки фронта новые из Сибири, Ирана и Кавказа и воссоздать утраченные во время отступления артиллерийские орудия и реактивные установки. Сегодня перед фронтом группы армий насчитывается уже на 24 дивизии больше, чем 15 ноября».

Силы германских войск в результате ожесточенного сопротивления русских и «жестоких зимних холодов», по оценке германской стороны, сократились вдвое. «Потери командного состава в среднем и нижнем звене чудовищно высоки, и на сегодняшний день компенсировать их куда сложнее, чем потери среди рядового состава».

Началом наступательной операции под Москвой принято считать 5 и 6 декабря 1941 года. В немецких источниках отмечены «попытки» советских войск перейти в контрнаступление, датированные 4-м декабря. Это не означает, что на фронтах до того было полное затишье.

Серьезные бои происходили на разных участках фронта. На Южном направлении 28 ноября войскам под командованием Тимошенко был отдан приказ освободить г. Ростов. Задание было выполнено в кратчайший срок. Армия генерала Клейста отступила, что вызвало у Гитлера приступ ярости.

Особенно опасными были атаки германских танковых групп под Москвой. В историю обороны Москвы вписаны эпизоды самоотверженной борьбы советских воинов против танков не только Гудериана, но и Гепнера.

Бессмертный подвиг совершили воины дивизии генерала Панфилова в районе разъезда Дубосеково 16 ноября. Именно здесь родилась крылатая фраза, ставшая боевым лозунгом. Обращаясь к воинам, политрук роты В.Клочков сказал: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!».

Попытка некоторых публицистов нынче принизить значение подвига панфиловцев выглядят кощунственно. Разумеется, отдельные бои и  эпизоды не предопределяли исход грандиозного сражения. В сражении участвовали миллионы солдат и офицеров. Массовый героизм и стойкость воинов и умелое руководство гигантской армией были главным фактором победы в битве за Москву.

Изустная легенда, зафиксированная в военных воспоминаниях, повествует о том, что Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин в те дни особенно часто, по крайней мере дважды в день, лично звонил по телефону генералу армии, командующему Западным фронтом Г.К. Жукову, чтобы убедиться в том, что войска твердо стоят на позициях. Предполагают, что И.В. Сталин не выпускал из рук записную книжечку, в которой фиксировал прибытие свежих дивизий к полуокруженной Москве. Накануне контрнаступления он спросил Г.К.  Жукова, имеется ли возможность отбросить противника на несколько километров, скажем, километров на пять-восемь. Ответ Г.К. Жукова был по военному кратким. Он воспринял вопрос, как указание действовать.

Контрнаступление советских войск началось на Калининском участке фронта 6 декабря. Было бы наивным представлять дело так, что с возгласом «Ура!» солдаты пошли в атаку и гнали врага до его логова.

Бои под Москвой в декабре—январе были упорными и долгими. На участке фронта в районе Дмитрова советские войска пошли в наступление 11–13 декабря. В результате ожесточенных боев советским войскам удалось освободить 13 декабря г. Клин, а 16 декабря г. Калинин. Лишь 30 декабря удалось освободить Калугу. В течение января удалось преодолеть выступ германского фронта между Калининым и Клином и отбросить противника от Волги. К 30 января 1942 года был выровнен в известном смысле фронт от Верхней Волги до реки Москва. Еще два месяца, до самой весенней распутицы, продолжались бои в сложных условиях зимы на подступах к Москве.

Какое влияние на ход военных действий под Москвой оказали события на Западе?

Собственно серьезных событий на западе Европы со времени вероломного нападения Германии на Советский Союз не произошло, да и материальной помощи не поступило. Правда, германская разведка отметила несколько британских танков в советских танковых частях. Вероятно, это были танки, переброшенные из Ирана, где находились советские и британские вооруженные силы.

Как только в Лондон пришла весть о начале наступления советских войск под Москвой, в британских правящих кругах появилось желание узнать об этом побольше на месте событий. В Москву по поручению премьер-министра Уинстона Черчилля прибыл министр иностранных дел, глава разведывательной службы Британии Антони Иден.

Его сокровенным желанием было увидеть своими глазами хотя бы одного убитого немца. И.В.Сталин распорядился, чтобы визитера сопровождал в поездке к линии фронта не дипломат, а один из высших офицеров. Выбор пал на генерал-лейтенанта П.А. Ермолина. Позже генерал П.А. Ермолин рассказал, как И.В.Сталин напутствовал своего подчиненного: «Надо показать англичанам результаты разгрома немцев под Москвой. Будете сопровождать Идена в поездке до Волоколамска. Но помните: он не только министр иностранных дел, но и руководитель английской секретной службы. В беседах с ним будьте крайне осторожны. Больше смотрите на выражение его лица».

Замысел И.В. Сталина был прост: выполнить психологический эксперимент, чтобы склонить англичан к серьезным переговорам о союзном договоре. По просьбе гостя его повезли под охраной на нескольких машинах к линии Калининского фронта по Волоколамскому шоссе Близ г. Клин вдоль дороги ему предстала невиданная в Европе картина разбитой германской техники и застывшие трупы немцев. Ничего подобного в Западной Европе видеть не приходилось.

Тем не менее, на предложение заключить наконец союзный договор, откликнуться на призыв И.В. Сталина от 18 июля 1941 года открыть второй фронт в Европе министр реагировал сдержанно. Великобритания не хотела признать довоенные границы Советского Союза из-за присоединения к нему прибалтийских республик.

Британский премьер У. Черчилль собирался с силами, чтобы вести войну с Германией вплоть до… последнего русского солдата. В США в тот момент еще преобладала точка зрения, которую тогдашний сенатор Г. Трумен выразил цинично: пусть русские и немцы как можно больше убивают друг друга.

Во время поездки А. Иден задал генералу вопрос: каковы потери немцев? Генерал, что называется, не моргнув глазом, ответствовал: «около пятисот тысяч». Если генерал имел в виду потери германских войск непосредственно под Москвой, то это была завышенная цифра. А если он имел в виду общие потери с начала войны, то это была заниженная цифра. Впрочем, общие потери германской армии к  этому моменту он мог и не знать, точнее: не мог знать.

Генерал сделал тонкое наблюдение о реакции англичанина: «Рот его приоткрылся, подбородок опустился вниз». Иначе говоря: англичанин разинул рот. После доклада П.А. Ермолина И.В. Сталин «с удовлетворением в голосе» сказал: «Теперь англичане на переговорах с нами будут более сговорчивыми». Однако на деле, хотя до сговорчивости англичан было еще далеко, поворот не только на фронте, но и в сознании европейцев должен был произойти перелом: «непобедимый» нацистский вермахт потерпел первое серьезное поражение.

Иначе складывалась обстановка на Дальнем Востоке, на Тихом океане. В США внимательно следили за действиями Японии в  этом регионе, возлагая надежду на то, что она развернет свои военные силы на континенте против Китая и Советского Союза.

Заместитель госсекретаря США С. Уэллес, естественно, хорошо зная положение Москвы в этот момент, заявил 1-го декабря 1941 года публично: «Япония может напасть на Советский Союз в случае отвлечения им значительного числа своих войск с Дальнего Востока на Восточный (точнее: на Западный) фронт».

Советское командование перебросило к этому времени примерно половину дислоцированных на востоке страны дивизий, т.е по калькуляции западных стратегов ситуация складывалась благоприятно для расчетов японских милитаристов. При решении о переброске дивизий с востока на запад советское правительство учитывало не только информацию разведчика Р. Зорге, но и донесение военного атташе и военного советника в Пекине, в котором четко отмечено: что все разговоры о подготовке Квантунской армии к наступлению ни на чем не основаны.

Нападение Японии на флот США в Пёрл Харбор 7 декабря 1941 года не оставило администрации США никакого выбора. Война на Тихом океане стала фактом. Еще осенью американская дипломатия из Москвы уведомила администрацию США лаконичным слогом: «Здесь преобладает безграничная воля к победе».

В ноябре того же года правительство США приняло решение  — распространить действие закона о ленд– лизе, т.е. о поставках военных материалов взаймы и в аренду, странам, ведущим войну против нацистской Германии. В тот момент это была декларация о намерении. Реальная помощь военными материалами и вооружениями до сражения за Москву в  СССР не поступала.

Ну а как была воспринята в самой Германии весть о начавшемся контрнаступлении Красной армии под Москвой и о переходе германских войск к обороне?

Нельзя сказать, что события на восточном фронте тотчас повергли немцев в шоковое состояние. После некоторого замешательства главный шеф пропаганды пресловутый Й. Геббельс решил ввергнуть обывателя в состояние шока, используя версию неожиданной суровой русской зимы, развернув кампанию по сбору теплых вещей для армии под лозунгом: «Сдавайте теплую одежду!» Признавая, что тыловая служба вермахта не обеспечила солдат зимней одеждой, Й. Геббельс 21 декабря, за день — два до рождества, призвал немцев создать «фронт» по спасению немецких солдат: «Но наш фронт в тылу поможет спасти своих отцов и сыновей от жестокой зимы. Если у вас дома есть какие-то теплые вещи, отправьте их на фронт».

Перечень вещей, которые помогут избежать катастрофы, вызвал в западной прессе, особенно в британской, можно сказать сардонический отклик. В списке вещей были названы не только шерстяные носки и свитеры, теплое белье и шапки, рукавицы, но и наушники и наколенники. Не были названы, но оказались в массе сданных вещей, а их общее число достигло 67 миллионов единиц, даже дамские шубы и дамское белье. Цель ярого нациста — повергнуть в шок немцев, чтобы избежать катастрофы, (именно это выражение было пущено в ход), была достигнута.

Разумеется, серьезнее поняли причины и следствия перехода к обороне германские военачальники. Германское командование понимало, что молниеносная война не состоялась, что предстоит долговременная «кампания» с неопределенным окончанием. Однако высшее политическое руководство не считало утраченной стратегическую инициативу, полагая, что перестановки в командном звене и перегруппировка еще имеющихся сил позволят сокрушить Советский Союз и договориться с западными державами о разделе жизненного пространства.

Рейхсканцлер Адольф Гитлер легко возложил ответственность за провал «Плана Барбаросса» и операции «Тайфун» на неумелых исполнителей, прежде всего на фельдмаршала Фёдора фон Бока, начальника генштаба генерала Франца Гальдера, на командующего сухопутными силами Браухича, чтобы взять в свои руки безраздельно командование вермахтом.

Именно в результате поражения под Москвой в правящих кругах Германии появились признаки «прозрения» не только в военной среде, но и в высших сферах государства, особенно после объявления А. Гитлером войны Соединенным Штатам из-за нарушения ими статуса нейтралитета.

Одним из первых мысль о целесообразности вступить в переговоры о мире высказал Гальдеру генерал Фромм. Министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, отстраненный после нападения Германии на Советский Союз от восточной политики, пытался уговорить А. Гитлера дипломатическими методами умиротворить европейские страны, в том числе и оккупированные.

Он поддержал версию А. Гитлера о «преждевременной зиме» как причине катастрофы под Москвой, но он же одним из первых в правящих кругах сделал вывод о необходимости искать пути к миру. В своих записках, опубликованных после его казни по приговору Нюрнбергского трибунала, мы находим такие строки: «После вызванной погодными условиями катастрофы зимой 1941–42 г., в результате которой наша армия, как известно, застряла перед Москвой и весь Восточный фронт зашатался, я по случаю новогоднего поздравления на рубеже 1941–1942 гг. впервые заговорил с фюрером о возможности заключения мира с Россией. На это Гитлер ответил мне всего лишь, что такой мир он не считает возможным, на Востоке речь может идти только о несомненном решении хода войны в нашу пользу».

Позже, осенью 1944 года, «разведенная» жена И. Риббентропа написала письмо фюреру с предложением поручить ей вступить в контакт с мадам Коллонтай в Стокгольме, чтобы получить контакт «для серьезного разговора с Россией о мире».

А. Гитлер категорически отверг эту инициативу. Тем не менее, И. Риббентроп в январе 1945 года предложил Гитлеру поручить ему особую миссию: он готов вместе с семьей (в качестве заложника) полететь в Москву, чтобы убедить И. Сталина в «честности наших намерений». В ответ А. Гитлер твердо заявил, чтобы министр не уподоблялся Рудольфу Гессу, который, как известно, пытался выполнить миссию в Великобритании.

Иоахим фон Риббентроп, очевидно, считал себя умелым дипломатом, хотя на самом деле играл роль пособника сумасбродного диктатора. В ночь объявления войны, когда нацистские дивизии уже вторглись на территорию СССР, И. Риббентроп провожал советских представителей до выхода, повторяя невнятно: «Передайте в Москве, что я был против…».

Он явно считал себя способным договориться в Москве о мире даже в момент, когда Советская армия численностью более 10 миллионов развернула уже наступление на Берлин. Записки нацистского дипломата, тем не менее, представляют интерес для историков, желающих понять, как рождаются иллюзии дипломатов. Одно свидетельство такого рода представляет интерес, хотя может быть истолковано двояко.

После Сталинградской катастрофы А. Гитлер завел разговор с министром о роли И. Сталина как личности, как лидера нации. «Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941–1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным, — рассуждал А. Гитлер. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления.

Сталин  — это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит.

Создание Красной армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, историческая личность совершенно огромного масштаба». Обмен оценками не состоялся. Однако сталинская оценка личности фюрера могла быть доведена до него еще в годы войны.

Имея в виду склонность А. Гитлера ставить себя в один ряд с Наполеоном, И.В. Сталин однажды сказал: Гитлер так же похож на Наполеона, как котенок на льва. Из всех оценок личности А. Гитлера следует признать самой точной записанную Вальтером Шеленбергом: «Одной из характерных черт Гитлера была мания расового неравенства. Составной частью теории превосходства германской расы была ненависть Гитлера к евреям».

Начальник секретной службы нацистов свидетельствовал (он знал официальные заключения врачей-психиатров) о психической ненормальности фюрера. В архиве Гиммлера сохранились документы, свидетельствующие о патологических извращениях, в частности в отношении женщин: «Его вполне удовлетворяли экстазы власти в любых формах. Произнося свои речи, он впадал в такой экстаз и так дико корчился, что получал от этого полное удовлетворение».

Ближайшее окружение фюрера, особенно врачи, знали об извращениях его и продолжали выполнять его приказы. Разумеется, немецкие генералы, в руках которых были судьбы сотен тысяч и миллионов своих сограждан не могли не понимать, что выполняют преступные приказы.

Агрессивный «План Барбаросса» и целый пакет приказов и распоряжений в развитие этого плана агрессии и уничтожения «неполноценных» народов составляли «нормальные» генералы, которые позже пытались возложить ответственность за неудачи и поражение в войне, но не за развязывание преступной войны, на фюрера.

Возможно, первые сомнения в дееспособности и вменяемости фюрера появились после провала плана молниеносной войны. Однако гитлеровские генералы и высшие офицеры продолжали преступную «кампанию», стоившую миллионов жизней народам, включая и немецкий народ.

Если говорить серьезно и объективно о причинах поражения германского вермахта под Москвой и вместе с тем крушения плана молниеносной войны против СССР, то, конечно, на первый план следует поставить мощное организованное сопротивление Красной армии, всего народа вероломному вторжению агрессоров — нацистской Германии и ее союзников: Италии, Румынии, Венгрии, Испании и Финляндии.

Такие факторы как климатические обстоятельства («преждевременная» зима) или даже субъективные просчеты германских генералов в оценке военного и экономического потенциала Советского Союза, включая сумасбродные установки фюрера, следует отодвинуть на второй и даже третий план.

К сожалению, в то время Советский Союз не получил практически реальной военной и материальной поддержки, от потенциальных союзников, от Великобритании и США. Реальные переговоры о союзном договоре СССР с Великобританией и о соглашении СССР с США стали возможны лишь после завершения битвы за Москву: в мае— июне 1942 г. Для полного разгрома агрессоров потребовалось еще три года.

Нацистская Германия потерпела первое поражение. Однако еще не утратила стратегической инициативы и способности сосредоточить силы для летнего наступления на Южном направлении с целью прорыва к Волге и даже к Кавказу.

Во многих странах мира, особенно в Великобритании и США, не говоря об оккупированных странах, поражение германской армии под Москвой было воспринято тогда же как провал германского плана молниеносной войны, как знак надежды на полный разгром агрессора.

Пресловутый бывший мэр Москвы Г.Х. Попов, выступая в роли историка  — ревизиониста, выпустил в Москве в 2005 году книгу «Три войны Сталина», в которой попытался развенчать стратегию советских полководцев с позиций обывателя-злопыхателя в стиле перебежчика Резуна.

Тщетные потуги. Грубой фальсификацией истории выглядит в этой связи утверждение пресловутого «историка» (на деле изменника Родины) В. Резуна, который в книге «Тень победы», вышедшей на русском языке под псевдонимом В. Суворов, представил исход сражения за Москву как поражение, более того, как «позорный разгром» Красной армии.

Автор исследований полководческого искусства маршала Советского Союза Г.К. Жукова генерал армии М.А.Гареев показал в фундаментальном труде «Полководцы Победы и их военное наследие» абсолютную несостоятельность такого рода толкований, фактически искажений, фальсификации истории Второй мировой войны.

В последние годы стало модным обсуждать масштабы безвозвратных потерь Советского Союза в Великой Отечественной войне. При этом ответственность за гибель миллионов граждан страны часто возлагается не на агрессора, а на «неумелое» руководство страны, игнорируется тот факт что значительная часть населения погибла на оккупированных территориях от голода (блокада Ленинграда), массовых расстрелов (Бабий Яр под Киевом), голода и холода ( по признанию фельдмаршала Ф. Паулюса в сталинградском котле). В числе безвозвратных потерь оказались попавшие в плен советские солдаты и офицеры.

Из 5 миллионов военнопленных, по германским данным, два с половиной миллиона погибли от голода, болезней и истязаний в германской неволе. Больших жертв стоила и оборона Москвы.

Миллион участников этой битвы был отмечен медалью «За оборону Москвы». Однако значительными были безвозвратные людские потери вооруженных сил.

Значительными были и потери техники и вооружений: 4171 танк, 21478 орудий и минометов, 983 самолета. На московском направлении вермахт потерял 615000 солдат и офицеров.

Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Такой вывод сделал один поэт еще в средние века. В ХХ веке, веке техники и массовой информации, эта сентенция стала расхожим обобщением, которым пользуются публицисты, чаще всего игнорируя реальные исторические условия.

В изображении событий Второй мировой войны этим грешат западные публицисты, которые высоко ставят германских стратегов, принижая стратегическое мышление советских военачальников. Между тем, в конце войны никто иной как Й. Геббельс вынужден был признать, русские генералы и маршалы превосходят германских, имея преимущество не только в возрасте (они были моложе германских лет на 10–15), но и в военном образовании (советские учились в академиях, в чем не были замечены немецкие). Даже рабоче-крестьянское социальное происхождение было признано достоинством русских в отличие аристократического, дворянского происхождения, питавшего национальное чванство.

Нацистская идеология с ее доктриной расового превосходства дала отнюдь не позитивные плоды германской нации в целом. Очевидно, что доктрина расового превосходства предопределяла и концепцию военного превосходства Германии над другими странами. Начиная с поражения под Москвой генералы на фронте начали сомневаться в правильности оценки военного потенциала Советского Союза в генеральном штабе Германии.

Перед нападением на СССР Гитлер игнорировал мнение посла В. Шуленбурга и военного атташе в Москве Э. Кёстринга и положился на впечатления, которые получил полковник Кребс, побывав на параде Красной армии в Москве 1 мая 1941 года. Военная разведка имела достаточно много агентов, особенно в западных районах СССР. Однако правильно оценить военный и экономический потенциал страны накануне Второй мировой войны германский генштаб не сумел. Это относится и к первому этапу войны на восточном фронте в части, касающейся мобилизационной способности РККА.

Недооценка боеспособности Красной армии была одной из причин просчетов германского командования. Фактор внезапности вторжения потерял свое значение в первые месяцы войны, встретив упорное сопротивление советских войск, которые продолжали сражаться, хотя масштабы потерь были огромными. Способность Советского государства мобилизовать армию и наладить производство вооружений оказались иными, нежели те представления, которые сложились в германских официальных органах.

Западные историки объясняют победу Красной армии тем, что И.В. Сталину удалось в короткий срок создать на московском направлении численное превосходство над противником. На самом деле к декабрю 1941 г. превосходство сил было еще на стороне противника: группе армий «Центр» численностью 1,8 млн противостояли советские войска численностью 1млн 100 тыс. Противник подтянул технику: 13,5 тыс. орудий, 1170 танков, 600 самолетов. Советские войска имели на фронте 7650 орудий, 770 танков. Правда, на советской стороне имелось еще 415 установок реактивной артиллерии и до 1000 самолетов на подмосковных аэродромах.

Иной вопрос: германский тыл находился в более, чем 1000 километрах и не обеспечивал достаточно горючим и боеприпасами. Советские войска имели прочный тыл, хотя в условиях окружения не всюду можно было свободно подвозить необходимое для войск. Германские стратеги ссылались не только на климатический, но и на геополитический фактор, на беспредельные российские просторы, которые поглотили военную силу рейха. Это получило отражение даже в подзаголовках книг некоторых германских военных, например, в титуле книги К. Рейнхардта: «Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42».

В публичных дискуссиях, в том числе в немецких аудиториях, иногда приходится слышать и такой обывательский «аргумент»: коварный Сталин сознательно заманил вглубь России германские армии, чтобы в неблагоприятных для немцев условиях устроить «русскую баню». Фальсификаторы истории до сих пор используют ссылки и на несостоятельную стратегию А. Гитлера, и на русский мороз, и на необъятные просторы России, чтобы игнорировать решающий фактор поражения вермахта под Москвой: хорошо организованное сопротивление агрессору, самоотверженность солдат и офицеров Красной армии (действительно рабоче-крестьянской армии), наконец, опыт ведения оборонительной войны, полученный военачальниками в первые месяцы войны.

Разгром десятков дивизий вермахта под Москвой имел резонанс во всем мире. Президент США Ф.Д. Рузвельт в послании И.В. Сталину 16 декабря 1941 г. сообщил, что в Америке наблюдается «всеобщий подлинный энтузиазм» по поводу успехов великой нации в войне против нацизма.

После войны некоторые германские генералы признали, что поворот в войне наметился именно под Москвой зимой 1941–42 года. Например, генерал Г. Блюментрит отметил в своих воспоминаниях: «Кампания в России, а особенно ее поворотный пункт — Московская битва, нанесла первый сильнейший удар как в политическом, так и в военном отношениях». Из итогов зимней кампании 1941–42 гг. враждующие стороны сделали свои различные выводы, которые имели значение для дальнейшего хода войны.

После битвы за Москву война вступила в качественно иной этап: в  этап затяжной, долговременной борьбы, исход которой определялся такими стратегическими факторами как, материальные и людские ресурсы сторон, а также морально-политическим состоянием страны, народа. Разумеется, имели значение военное мастерство командования противоборствующих сторон и адекватность оценок ими стратегической ситуации, соотношения сил.

Правящие круги Германии, преданные фюреру, старались преуменьшить масштабы поражения вермахта под Москвой, полагая, что смена фельдмаршалов, командующих направлениями наступления на начальном этапе войны, обеспечит успех в последующих крупных операциях. Они исходили из убеждения, что стратегическая инициатива отнюдь не потеряна, что германская сторона обладает достаточными силами для сокрушения большевизма, завоевания России.

Используя промышленный и людской потенциал не только Германии и Австрии, но и союзных государств, а также оккупированных стран, беспощадно эксплуатируя труд миллионов военнопленных на тяжелых работах на предприятиях и в шахтах, нацистские бонзы рассчитывали на быстрое восполнение потерь вермахта, увеличение производства вооружений для армии.

Германское командование имело в своем распоряжении более, чем четырехмиллионную армию, в составе которой еще имелись войска, участвовавшие в покорении западных стран и обеспечившие триумф фюрера в Западной Европе.

Новые стратегические планы Германии, новые наступательные операции на восточном фронте имели целью захват территорий на южном фланге, прорыв к Волге и Кавказу. Замысел заключался в том, чтобы перерезать коммуникации противника и захватить нефтяные промыслы Кавказа, грозненскую и бакинскую нефть. Это означало бы лишение советских вооруженных сил поставок горючего для танков и самолетов. Правда, германский генштаб и на этом направлении рассчитывал на успех, исходя из сведений полученных на бумаге, на топографических картах и на рельефных ящиках.

На южном направлении фактор пространства был не менее значительным, а главное стойкость и сопротивление советских войск здесь было не менее упорным, чем в битве под Москвой. Первое крупное контрнаступление Красной армии имело не только военное, но и морально-политическое значение. Победа вдохновила и фронтовиков и тружеников тыла на продолжение самоотверженной борьбы за освобождение страны от оккупантов. Однако не только рядовые граждане, но и верховное командование не могло знать в полном объеме замыслы и планы противника.

Многие в окружении И.В. Сталина были уверены, что германское командование может вновь начать наступление с целью захвата Москвы. Говорят, что И.В. Сталин не исключал такую возможность и не спешил перебрасывать армии на другие направления. К лету 1942 г. еще не удалось восполнить потери в живой силе и в технике, понесенные на начальном этапе войны. Безвозвратные потери были огромными. Потери техники можно было восполнить усилиями тружеников тыла, но для этого требовалось время.

Знатоки говорят, что в период войны на каждого фронтовика в тылу должны работать по крайней мере 7 человек. Производство вооружений в городах за Волгой и за Уралом на предприятиях, которые успели вывезти, не могло быть налажено мгновенно, по мановению волшебной палочки.

Для налаживания производства необходимы помещения и технологически подготовленные кадры. Спасением для страны стали созданные до войны промышленные центры: Свердловск (Екатеринбург) и Магнитогорск, Караганда и Кузнецкий бассейн, другие менее крупные города и села. Гитлеровцы рассчитывали, что они с оккупированных территорий смогут направить бомбардировщики для уничтожения промышленных объектов за Уралом. Однако это оказалось нереально. В истории войны такие факты (бомбардировки глубокого тыла России) не зафиксированы.

Стратегические расчеты советского командования весной и летом 1942 года еще не были точными, хотя наступление на Сталинград, очевидно, не было полной неожиданностью. Одним из важных последствий победы Красной армии под Москвой было оформление союзных отношений Советского Союза с Великобританией и достижение соглашения с США, соглашения о принципах, применимых к совместной борьбе против Германии. Произошло это в итоге полета В.М. Молотова над Балтикой в Англию и в США в мае-июне 1942 г.

В результате миссии Молотова появилась надежда на открытие второго фронта в Западной Европе. Однако западные союзники не торопились с высадкой большого десанта на континенте. Для подготовки такой операции им потребовалось два года. Мотив затягивания высадки был весьма неубедительным: сами разговоры о втором фронте уже полезны для Советского Союза. Однако гитлеровское командование строило свои стратегические планы без всякой оглядки на эту эвентуальность.

Летом 1942 года германская армия начала наступление на Сталинград. Главным фактором стратегической ситуации летом 1942 года было соотношение материальных технических средств на фронте. Вермахту удалось восполнить потери в технике. Советскому Союзу требовалось время для производства необходимого количества танков и самолетов, а главное артиллерийских орудий. Для коренного перелома в мировой войне требовалось не только время, но и вступление в силу факторов долговременной войны — борьбы «не на жизнь, а на смерть». Нашему народу предстояли сражения «не ради славы, ради жизни на земле».

Автор: Абдулхан Абдурахманович Ахтамзян — доктор исторических наук, профессор.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *